Посмертно. Нож в рукаве - Страница 20

— Ты что, Лохматый, сдурел?! Что за хамство? Почему это я дура?

— А кто же еще? — пробормотал парень. — Ты зачем притворялась?

— Я притворялась? Насчет чтения? Да что мне здесь читать? Газеты? Грамоты королевские? Где я их видела?

— Да-а-а, странная ты, — сказал Лохматый таким тоном, как будто «странная» было самым мягким из всего, что пришло ему на ум.

— Знаешь, иди-ка ты отсюда, — разозлилась Даша. — Скоро Эле вернется, она тебе такой коэффициент дубинкой выпишет…

— Эле? — задумчиво сказал Костяк. — Ага. Я ее подожду. На улице.

Даша сердито подмела двор, еще раз экономно сбрызнула водичкой, прибивая пыль. В щель забора было видно, как Костяк устроился на корточках на той стороне улицы. Ждет, скотина. Грубить еще вздумал, рожа полуграмотная. Что на него нашло? Эле придет, раскричится.

Эле действительно ругалась. Даша слышала ее громкий голос, бормотание Лохматого. Потом хозяйка заорала:

— Аша!

Даша не без страха выглянула на улицу. Эле поманила ее пальцем. Костяк стоял рядом с хозяйкой, смотрел насупленно.

— Ты читать умеешь? Писать? Считать? — поинтересовалась Эле.

Даша неуверенно кивала.

Хозяйка громогласно харкнула под починенный забор, толкнула девушку в сторону калитки. Даша юркнула домой. Следом, не без помощи крепкой руки Эле, влетел Лохматый. Хозяйка неторопливо заперла калитку.

— Ну?

— Что «ну»? — пролепетала Даша и попятилась.

Рука Эле легла на дубинку за поясом.

— Ты зачем врала?

— Что я врала? — Даша почувствовала, как из глаз побежали слезы.

— Эле, она не понимает, — поспешно вмешался Костяк.

— Мне тридцать лет, а меня каждый может водить за нос как последнюю деревенщину, — горько сказала хозяйка. — Вот всю жизнь в дерьме барахтаюсь…

Ругали Дашу долго. Даже не ругали, Эле неторопливо и красочно расписывала, какую бессовестную и тупую уродину она пригрела в своем доме. Костяк подругу не защищал. Тоже считал, что Даша-Аша непоправимо больная. Даша, всхлипывая, пыталась объяснить, что в ее верховьях все грамотные, что она не нарочно скрывала, просто не подумала… К концу разговора несчастная и сама осознала несостоятельность своих инфантильных оправданий. Потом Эле прогнала девчонку умываться.

Смывая слезы, Даша слышала, как хозяйка спросила у Лохматого:

— Может, у нее боги действительно часть мозгов отняли? Я слыхала, так бывает.

— Не знаю, — с сомнением сказал Костяк. — Когда я ее в первый раз увидел — она на канальную шлюшку была похожа. Ну, из тех безмозглых, что под мостом на дымке сладком да орехах нутт живут. А сейчас она вполне ничего. По-моему, здоровая. Только вы, госпожа Эле, сами понимаете, не из Заречных бугров она к нам пришла…

— Храни нас боги от всяких трахнутых тайн, — вздохнула хозяйка. — Ты, воровская морда, перестань меня госпожой величать. Смешно слышать.

— Как скажете, — вежливо согласился Лохматый. — Только я о вас, о прежней, знаю.

— Знаешь и молчи, — отрезала Эле. — Вы, «деловые», — известные всезнайки. Только мне прежнее вспоминать — никакого удовольствия. Понял? Садись, поужинаем, чем нас наша свинарка образованная накормит…

* * *

На следующий день Эле забрала девушку с собой в баню. Даша сидела до вечера в просторной, влажной и полной болтливых женщин зале. Здесь посетительницам предлагалось много услуг. Стригли, красили, массаж делали, настойку наливали, снадобья рекламировали. Писарские услуги, кроме перетрусившей Даши, предлагали еще две женщины. Одна из писарш была совсем слепая, другая больше, чем письмом, персиковой наливкой увлекалась. За день Даша выполнила шесть заказов, в основном корябала любовные записки. Некоторые выражения, которые требовалось изложить, были настолько «личными», что приходилось крепко задумываться, как бы их выдержала бумага. Строго соблюдая инструкции хозяйки, Даша не спешила, выписывала буквы медленно, со значением и не очень заботясь о красоте почерка. Впрочем, тупое перо и отвратительные чернила к каллиграфии совершенно не располагали.

К вечеру у Даши набралось денежной меди больше чем на «корону». Бани начали пустеть, и к девушке подошла Эле. Даша высыпала ей монетки. Хозяйка взвесила медь, фыркнула:

— Ха, это тебе не Вас-Васу задницу чесать. Что ты мне сыплешь? Не знаешь, где у нас дома деньги лежат? Иди, ополоснись, в дальнем бассейне вода почище осталась.

Они возвращались домой, и Эле вздыхала:

— Что ты за девка такая? Языком бы разок шевельнула — мы бы уже крышу успели перекрыть. Ой, дура! Ты только хлюпать опять не вздумай. Работать будешь через день. Если чернила нужны или перья — покупай с умом. Инструмент, как оружие, — должен быть хорошим.

— Доску бы для письма, — неуверенно сказала Даша. — На лавке писать неудобно.

— Думай, думай, — подбодрила Эле. — Хватит за чужой спиной сидеть. Выздоравливай…

* * *

Доску для письма Даша нашла и обстругала сама. Подсмотрела у конкуренток, как правильно точить перья. Бизнес пошел, клиенток хватало, молодая писарша записывала, что говорили, с жизненными советами не лезла, почерк имела разборчивый. Ходить в бани на целый день Даша перестала, все равно горожанки предпочитали заниматься интимной перепиской днем, пока мужья в лавках и на службе. Вообще, сидеть в бане было нескучно, все равно как разом десяток радиоканалов слушаешь. Дамы не слишком стеснялись, иногда Даше казалось, что она в курсе любовных переживаний доброй половины женского населения Каннута. К вечеру даже голова начинала гудеть.